ФРАНЧЕСКО ПЕТРАРКА: LAURA и LAURO
Он воспевал в сонетах жизнь и смерть прекрасной мадонны Лауры, сделав ее символом идеальной возлюбленной, – и ни разу не упомянул даже в эпистолярной прозе имя матери своих незаконнорожденных дочери и сына.
Мечтал об уединении, располагая лучшим уголком, созданном для такой жизни, – и постоянно хлопотал о придворных должностях в суете больших городов.
С подкупающей откровенностью добивался мирской поэтической славы, скромно не претендуя на посмертную, – но в итоге получил и ту и другую.
«Я стою на рубеже двух эпох, – говорил Франческо Петрарка, – и сразу смотрю и в прошлое и в будущее»
«Коли ты услышишь что-нибудь обо мне – хотя и сомнительно, чтобы мое ничтожное и темное имя проникло далеко сквозь пространство и время, – то тогда, быть может, ты возжелаешь узнать, что за человек я был и какова была судьба моих сочинений, особенно тех, о которых молва или хотя бы слабый слух дошел до тебя».
Так начал Петрарка знаменитое и неоконченное «Письмо к потомкам», нечто вроде автобиографии или резюме к собранию своих писем к друзьям и знакомым. Письма он всю жизнь писал в двух экземплярах, оставляя себе копии, и в старости скомплектовал их для издания в хронологическом порядке. В ценности своего эпистолярного наследия поэт не сомневался. Равно как и в том, что читателям, без сомнения, будет интересно, «что за человек он был».
За Франческо Петраркой в истории закреплено первенство во многих жизненных сферах. Его называют первым поэтом и мыслителем Возрождения, первым гуманистом, первым интеллигентом. Кроме того, он был одним из первых в своей стране и эпохе, кто заговорил о единой Италии. До него все знаменитые итальянцы были патриотами того или иного города, а города постоянно враждовали между собой. Но у Петрарки такого локального патриотизма не было по определению – как и малой родины. Он родился в изгнании.
Его отец, нотариус Пьетро ди Паренцо ди Гардзо, именуемый также Петракко, был уроженцем Флоренции. Этот город, воевавший с соседями, к тому же отличался бурной внутренней политической жизнью. Затяжной конфликт партий гвельфов и гибеллинов (упрощенно говоря, сторонников светской и церковной властей) к концу ХІІІ века усложнился расколом гвельфов на «черных» и «белых», представлявших интересы разных финансовых домов. Черных гвельфов поддержал папа римский, призвавший на помощь французские войска Карла Валуа. В конце 1301 года город, несмотря на уверения папы о мире, был разграблен французами, и начались повальные судебные процессы против «белых», призывавших дать интервентам военный отпор.
Одним из самых знаменитых белых гвельфов был Данте Алигьери, к той же партии принадлежал и Петракко. Как и великий поэт, флорентийский нотариус был вынужден отправиться в изгнание. Большинство изгнанников нашли убежище в Ареццо, городе, много лет враждовавшем с Флоренцией. Здесь в понедельник на рассвете 20 июля 1304 года жена Петракко Элетта Каниджани родила мальчика по имени Франческо. Петраркой он, латинизировав и облагородив отцовское имя, назовется позже.
О детских годах Франческо известно только с его слов, из того же «Письма к потомкам». Первый год жизни он прожил в Ареццо, затем шесть лет – в Анцизе (Инчизе) неподалеку от Флоренции, где располагалось загородное имение отца, потом вместе с матерью провел год в Пизе. С восьми лет Франческо жил попеременно то с отцом во французском городе Авиньоне на берегу Роны, то с матерью – в соседнем городке Карпантра. «В этих двух городах я усвоил начатки грамматики, диалектики и риторики, сколько позволял мой возраст или, вернее, сколько обычно преподают в школах, – что, как ты понимаешь, дорогой читатель, немного».
Известно имя первого наставника Петрарки, под руководством которого он постигал эти дисциплины в общественной школе в Карпантра. О Конвеневоле да Прато, учителе с многолетним стажем, на школу которого жертвовал деньги Петракко-старший, упоминает в своих воспоминаниях современник Филиппо Виллани. Когда старика Конвеневоле спрашивали о Франческо, его любимом ученике, на глаза того наворачивались слезы. Петрарка же имени учителя не упомянул – ни в автобиографии, ни в письмах.
С пятнадцати лет Франческо изучал право: четыре года в Монпелье и затем еще три – в Болонском университете. По всей вероятности, семейную профессию он приобретал по настоянию отца, но еще в юности сделал для себя выводы о продажности всей юридической системы: «Мне претило углубляться в изучение того, чем бесчестно пользоваться я не хотел, а честно не мог бы, да если бы и хотел, чистота моих намерений неизбежно была бы приписана незнанию». В двадцать два года Петрарка бросил университет и возвратился в Авиньон; как считают биографы, получив известие о кончине отца.
С отцом они категорически не понимали друг друга. Петрарка пересказывал драматический эпизод: однажды, приехав к сыну в Монпелье и найдя спрятанные под кроватью классические книги, чтение которых явно отвлекало его от изучения юриспруденции, отец на глазах у Франческо бросил их в огонь. Пока фолианты горели, а юноша плакал, гнев отца поутих, и он вытащил не тронутые еще пламенем сочинения Вергилия и Цицерона: «Возьми первого (…) для развлечения в редкие минуты, а второго в пособие твоим юридическим занятиям!»
Сочинения Цицерона, впрочем, юноша использовал совершенно иначе. И в зрелости писал античному поэту, словно учителю и старшему коллеге: «Не я один, но мы все, украшающие себя цветами латинской речи, обязаны тебе благодарностью, потому что из твоих источников мы орошаем наши поля. Мы должны откровенно сознаться, что, руководимые тобою, на тебя опираясь и озаряемые блеском твоего имени, мы под твоим же покровительством дошли до нашего искусства в писании». Петрарка вообще запросто писал дружеские письма античным авторам, то споря, то соглашаясь с ними...
